Русский рок похож на мумию Ленина — кто-то продолжает верить в его идеалы, поклоняться ему, слушать его, делать то, что должен делать человек, любящий Ленина. Но мумия не перестанет быть мумией — она набита опилками и пахнет формалином. Оставьте её без внимания на пару дней — и вот она уже почернела и сморщилась.
Я никогда не думал, что на безводной, неплодородной почве русского рока (хотя я и отрицаю то, что музыкальный жанр может так называться) может взрасти что-то побочное.
Но когда я послушал альбом «Вермишелевый кофе» группы Еретики (или ВИА Еретики, fix your damn tags!), у меня отвисла челюсть.
Потому что это и есть какой-то магический, невозможный гибрид — пост-русский рок! — утешал я себя, слушая первую композицию.
Понимаешь, говорил я себе, ребята просто не нашли свой звук. Искали-искали и не нашли. Звучат, как сессионные музыканты Ирины Салтыковой. Джемующие от скуки на точке, пока Ирина не пришла. Гыгыкающие и рассказывающие друг другу истории, к музыке отношения не имеющие.
Но — о, боги! — во второй композиции вдруг появляется вокалист! вещи, которые он декламирует неестественным голосом, иначе, как петросянщиной, не назовешь. Какой Путин, какой Медведев? Жириновский? Может ли что-то быть пошлее? Иосиф Кобзон.
Затем, «ЧП» — мог бы получиться неплохой саундтрек к низкобюджетному сериалу российского производства. Возможно, даже заглавной темой возьмут.
В следующей композиции возникает плохой женский вокал, который, ко всему прочему, на середине песни смачно и не в тему ругается матом.
Хотя тут начинается, наконец-то, заявленный краут-рок. Совсем немного, но до конца альбома он все-таки различим. Возможно, клавишник подошел только к концу четвертой песни? Наверное, так.
«Кто-то идет» и «Все видят сны» — песни-близнецы, они звучат краутово и несколько психоделично и... я хотел сказать, минималистично, но нет, не минималистично — просто пусто.
Последняя песня, длящаяся целых восемь минут, содержит бессознательный монолог в стиле раннего Генри Роллинза.
А потом пластинка кончается. Вынимается из дисковода. Кладется в бокс. И никогда больше не открывается.
 |
Стуассу Щербаков независимый журналист |